Россия 2020 – Сценарии развития страны. Проект Московского Центра Карнеги

by Наталья Зубаревич

1. Базовые факторы пространственного развития: выше головы не прыгнешь

Перспективы регионов России в первую очередь обусловлены базовыми факторами, которые формируют преимущества или барьеры пространственного развития. В «новой экономической географии» (П. Кругман и др.) выделены две группы таких факторов.

1. Факторы «первой природы»:

• обеспеченность природными ресурсами, которые востребованы рынком (минеральными, земельными и др.);
• выгодное географическое положение (в том числе приграничное положение на путях глобальной торговли), снижающее транспортные издержки и облегчающее трансляцию инноваций.

2. Факторы «второй природы»:

• агломерационный эффект и высокая плотность населения, дающие экономию на масштабе;
• развитая инфраструктура, сокращающая экономическое расстояние; этот фактор для России  особенно важен из-за протяженности ее территории;
• человеческий капитал (образование, здоровье, трудовые мотивации, мобильность и адаптивность населения);
• институты, способствующие улучшению предпринимательского климата, росту мобильности населения, распространения инноваций и др.

Все эти факторы воздействуют на развитие регионов и городов  России, хотя в разных сочетаниях и в разной степени. Особенностью регионального развития в нашей стране является повышенная роль факторов «первой природы», прежде всего – обеспеченности минеральными ресурсами, наиболее востребованными глобальным рынком (нефть, газ, металлы). Факторы «второй природы», как и фактор географического положения, в большинстве случаев работают как барьеры развития. Россия отличается:

• малочисленностью городов, особенно крупных с населением более 200 тыс. чел. (90 из 1090 российских городов), поэтому агломерационный эффект проявляется слабо, за исключением крупнейшей агломерации федеральной столицы;
• неразвитой инфраструктурой и удаленностью от транспортных путей большей части территории страны; масштабы экономической периферии огромны даже в более плотно заселенной Европейской части (более 40% территории по данным Т. Нефедовой);
• снижением качества человеческого капитала и депопуляцией,
• плохими институтами, модернизации которых препятствует не только проводимая российскими властями политика, но и унаследованные особенности развития (path dependence).

Все факторы и барьеры носят долговременный характер, поэтому пространственое развитие очень инерционно. Быстрых изменений, в том числе заметного ослабления барьерной функции факторов «второй природы» и, тем более, сокращения масштабов периферийности, к 2020 г. не произойдет. Влияние базовых факторов и барьеров на пространственное развитие следует учитывать в первую очередь при разработке прогнозов. Второй основой для прогноза являются сложившиеся неравенства и тренды, поскольку пространственное развитие очень инерционно. И только третьим компонентом может быть прогноз политики властей, причем совсем не обязательно региональной. В России до сих пор не сформировалась приоритеты региональной политики, плохо работают ее инструменты, поэтому основное воздействие на развитие регионов оказывают меры не региональной, а экономической и социальной политики.

2. Тренды развития российских регионов в 2000-е годы: базовые факторы работают

Ведущая роль базовых факторов пространственного развития проявилась и в период экономического роста 2000-х годов, и в период кризиса 2008-2009 годов. В годы экономического роста более устойчиво развивались три-четыре группы территорий.

Во-первых, это агломерации двух федеральных городов. Это следствие не только агломерационного эффекта, но и особых институциональных преимуществ. Столичный статус Москвы при российской сверхцентрализованной системе управления обеспечил концентрацию в городе штаб-квартир крупнейших российских компаний, огромный приток налоговых доходов в бюджет города, большое количество высокооплачиваемых рабочих мест и значительно более  высокие среднедушевые доходы населения. В 2000-е годы ускорилось развитие и Московской области благодаря агломерационным преимуществам и перетоку капитала из столицы.  В С.-Петербурге эффект масштаба проявлялся слабее. Федеральные власти пытались стимулировать развитие города особыми институциональными мерами, переводя туда штаб-квартиры части крупных компаний для повышения доходов бюджета города и создания новых высокооплачиваемых рабочих мест, но результат (за исключением роста доходов бюджета города) был не очень заметным. Более динамично развивалась Ленинградская область, используя двойные выгоды приморского географического положения на путях торговли с Европой и агломерационного эффекта, хотя этих факторов хватило только для ускоренного развития западной приморской части области в пределах агломерации С-Петербурга. Следствием динамичного развития двух крупнейших агломераций страны стала концентрация в них 75-80% всей чистой миграции в России, в том числе в Московской агломерации – 55-60% в 2007-2009 годах.

Во-вторых, более устойчиво развивались 10-12 регионов с экспортно ориентированной структурой экономики и высокой долей ресурсодобывающих отраслей. Среди них выделяются автономные округа Тюменской области (сама область получает большие налоговые доходы как рантье, ее экономика слаба). К группе лидеров второго эшелона относятся республики Татарстан и Башкортостан, Красноярский, Пермский края, Самарская область и несколько ведущих металлургических регионов, доходы которых росли благодаря быстрому росту мировых цен на сырье. В 2000-е годы благоприятная конъюнктура мирового рынка отчасти компенсировала этим регионам (особенно регионам ТЭК) потери доходов от проводимой Кремлем политики сверхконцентрации налоговых поступлений в федеральном бюджете. Однако по динамике ВРП эти регионы не отличались от средних темпов экономического роста по стране, лишь сохраняя имеющиеся преимущества. Несколько быстрее росли только Татарстан благодаря институциональным преимуществам (подконтрольная нефтедобывающая компания, особая финансовая поддержка из федерального бюджета и др.) и Свердловская область (сочетание эффекта базы вследствие сильного падения экономики в 1990-е годы и благоприятной конъюнктуры цен на металлы в 2000-е годы).

Особый случай – регионы реализации новых проектов добычи нефти и газа (Сахалинская область и Ненецкий АО), где темпы роста экономики были очень высокими. При этом Сахалинская область развивалась за счет институционального фактора, масштабные иностранные инвестиции (до 20% всех иностранных инвестиций в Россию в начале и середине 2000-х годов) пришли в нее после заключения соглашений о разделе продукции. Это позволило увеличить объем промышленного производства области за десять лет почти вдвое, а объем ВРП – в 1,8 раз в сопоставимых ценах.

В-третьих, более динамичным ростом отличались индустриально-аграрные регионы российского Юга, особенно Краснодарский край. Основными факторами роста стали более выгодное географическое положение на путях глобальной торговли (порты Юга), лучшие земельные ресурсы и климат для развития агросектора, более плотное расселение и относительно развитая инфраструктура, а также человеческий капитал (предприимчивость населения).

Позитивное влияние фактора выгодного приморского положения на путях глобальной торговли стало проявляться только в 2000-е годы и локализовано в нескольких западных и южных регионах России. Сам по себе этот фактор пока не способен стимулировать развитие регионов из-за огромных барьеров, особенно на востоке страны. Нужны дополнительные «подпорки»: либо институциональные – статус особой экономической зоны (Калининградская область), либо расположение  в крупной агломерации (Ленинградская область), либо природные или инфраструктурные преимущества (Краснодарский край и Ростовская область).

В доминирующей по численности группе «срединных» по уровню развития регионов (почти 2/3 субъектов РФ) трудно выделить основные факторы, стимулирующие развитие. Хотя динамика экономического роста в таких регионах различалась, но в целом они либо повторяли средний тренд по стране, либо отставали от него.  В слаборазвитых регионах более быстрый рост экономики обеспечивался масштабной финансовой помощью из федерального бюджета, такой рост не может быть устойчивым.

Среди городов, помимо федеральных, быстрее развивались региональные центры, особенно крупнейшие (с населением от 700 тысяч до миллиона человек и более), а также важнейшие для бизнеса моногорода экспортных отраслей промышленности с более высокими доходами населения и бюджетов. Среди региональных столиц “чемпионами” роста по многим социально-экономическим показателям (душевой объем торговли, платных услуг, инвестиций и строительства жилья) стали Краснодар и Екатеринбург, но даже они существенно отстают от федеральных городов. Статус региональной столицы оказался преимуществом, но этот институциональный фактор не дополнялся быстрым ростом инвестиций также по институциональным причинам. Во-первых, региональные центры являются муниципалитетами и очень ограничены в бюджетных доходах. Во-вторых, развитию препятствует монополизация и коррумпированность рынков земли, торгового и жилищного строительства, барьеры развития малого предпринимательства и миграций. Стягивание сервисных функций в региональные центры происходило на фоне деградации небольших и периферийных городов, расположенных за пределами агломераций.

Исследования НИСП показывают, что экономическое неравенство регионов, измеряемое по душевому ВРП, в целом за 2000-е годы не изменилось (рис.1). В первой половине 2000-х гг. оно продолжало расти, но во второй половине 2000-х гг., с началом бума нефтяных доходов и усиления федеральной перераспределительной политики, экономическое неравенство регионов немного сократилось. Межрегиональные различия в доходах населения показывают более четкий тренд – они существенно снизились, особенно в последние докризисные годы,  благодаря усилению перераспределительной политики и роста объемов трансфертов из федерального бюджета.

Рис.1. Коэффициент Джини для регионального неравенства по основным социально-экономическим показателям (расчеты С.Г. Сафронова)

Собственно региональная политика государства как фактор развития играла очень ограниченную роль, за исключением трех особых политических проектов, в основном локальных (подготовка Олимпиады в Сочи и саммита АТЭС во Владивостоке). Региональным было только масштабное финансирование Чечни. Воздействие государства на пространственное развитие стандартными инструментами региональной политики не дало результатов: особые экономические зоны оказались малоуспешными, попытки создания искусственных аглоомераций провалились, чего и следовало ожидать, кластерная политика осталась на уровне бумажных проектов, которые напоминали сооветсике планы территориально-производственных комплексов. Гораздо более существенным было влияние через инструменты социальной выравнивающей политики и межбюджетные отношения в целом.

Кризис, начавшийся осенью 2008 году, проявился в регионах России с разной силой. Динамика промышленности за 2009 год и начало 2010 г. различалась от почти 30%-го спада до почти 40%-го роста при среднем спаде по России в 9%. Менее всего кризис затронул слаборазвитые и высокодотационные регионы, в легальной экономике которых преобладает сектор бюджетных услуг, стабильно финансируемый за счет федеральных трансфертов. Более стабильной была динамика промышленного производства на Дальнем Востоке, поскольку в самой удаленной части страны санация неконкурентоспособных производств произошла раньше, еще в период прошлого кризиса 1990-х годов. Кроме того, на востоке страны повышена доля теневой экономики (рыболовство, лесная промышленность), состояние которой невозможно измерить статистически

В среднеразвитых регионах глубина кризисного спада определялась структурой экономики, сильнее всего пострадали регионы машиностроительной и текстильной специализации, все они расположены в Европейской части страны. Их неконкурентоспособная промышленность, производящая продукцию для внутреннего рынка, выходит из кризиса очень медленно.

Среди развитых регионов, которые сильнее интегрированы в глобальную экономику, ранее всего испытали сильный кризисный спад (до -35-40%) регионы металлургической специализации. Но они быстрее восстанавливались в 2009 г. благодаря улучшению мировой конъюнктуры на рынке металлов. Спад в развитых регионах с диверсифицированной экономикой в целом был более умеренным, к середине 2010 года его удалось почти полностью преодолеть. Ведущие регионы нефтедобычи – самые благополучные по динамике промышленности, в них спад был минимальным, а в регионах с новыми проектами по добыче нефти и газа продолжался рост, в том числе в Сахалинской области –  на 38% в 2009 г. по сравнению с 2008 г.

Географически наиболее кризисными (по темпам промышленного спада и динамике роста открытой и скрытой безработицы) оказались регионы Поволжья, Урала и Центра. В этих регионах не произошло кризисной санации неэффективных рабочих мест, поскольку власти всех уровней стремились не допустить роста социальной напряженности и всеми средствами (финансовой помощью, административными запретами) пытались сохранить занятость на прмышленных предприятиях. В результате уровень скрытой безработицы (неполная занятость и занятость на общественных работах) в этих регионах превышал официально регистрируемую безработицу. Если суммировать все формы безработицы, то в наиболее поблемных регионах Поволжья и Урала ее уровень достигал показателей кризиса 1998 г., т.е. кризисный цикл повторился.

Отличие кризиса 2008-2009 гг. от предыдущих кризисов 1990-х годов в том, что он слабо повлиял на доходы населения: после небольшого падения в середине 2009 г. (на 5% в среднем по России) уже к концу 2009 г. доходы  восстановились до уровня 2008 г. Это следствие политики государства, накопившего в период экономического роста большие финансовые средства и использовавшего часть этих средств на смягчение социальных последствий кризиса. За 2009 г. расходы бюджетов субъектов РФ на социальную политику выросли на 34% благодаря росту федеральных трансфертов на эти цели. Однако региональные различия были существенными: более значительное снижение доходов населения и потребления (на 8-10% в августе 2009 г.) отмечалось в трех группах регионов: с сильным кризисным спадом из-за роста открытой и скрытой безработицы, в ведущих нефтегазодобывающих регионах, где существенно сократилась переменная часть заработной платы (доплаты, бонусы и премии), и в крупных агломерациях, где доминирует занятость в секторе услуг и поэтому рынок труда наиболее гибко реагировал на кризис –  высвобождением и снижением уровня оплаты труда.

В целом новый кризис продемонстрировал достаточно очевидные тренды. Наибольший кризисный спад в реальном секторе экономики испытали (и будут испытовать при новых кризисах) монопрофильные регионы, зависящие от конъюнктурных колебаний спроса и мировых цен на сырье и полуфабрикаты, а также регионы с нереформированной и неконкурентоспособной обрабатывающей промышленностью, расположенные в основном в Европейской России. Несмотря на популистские обещания федеральных и региональных властей, реальный объем финансовой поддержки экономики этих регионов был невелик. Большая финансовая “подушка”, накопленная федеральным бюджетом, помогла поддержать только доходы населения регионов. В ближайшие годы такой “подушки” не будет, поэтому новые кризисы могут пойти по стандартному для 1990-х годов пути – через сильное снижение реальной заработной платы и доходов населения (после кризиса 1998 г. они сократились в реальном выражении на треть). Рынки труда, как и в 1990-е годы, отреагировали на кризис адекватным сокращением занятости, но оно часто проходило в форме скрытой безработицы, особенно в регионах с трудоемкими отраслями промышленности. Видимо, такая реакция на кризисы будет воспроизводиться и в будущем, что замедлит реформирование занятости и рост трудовой мобильности населения регионов с неконкурентоспособными отраслями экономики. Все вышеперечисленные региональные особенности кризисных трендов, обусловленные базовыми факторами развития, в том числе устойчивыми институциональными факторами,  вряд ли исчезнут до 2020 года. Они будут вновь проявляться в динамике развития регионов.

3. Прогнозные сценарии: сжатие экономического пространства неизбежно

За основу прогноза на качественном уровне можно взять стандарный набор сценариев – оптимистический, инерционный и пессимистический, чтобы затем накладывать на каждый тренд пространственную специфику России с различными комбинациями факторов и барьеров развития. Но при любой комбинации основным трендом развития будет сжатие обитаемого и экономического пространства.

С наибольшей вероятность в России реализуется инерционный сценарий развития, продолжающий уже сформировавшиеся тренды пространственного развития. Его макроэкономический фон – затухающий восстановительный рост после кризисного спада 2008-2009 годов и относительно невысокие темпы роста экономики страны в новом десятилетии из-за стабилизации цен на нефть и более медленного роста глобального спроса на ресурсы. На таком фоне пространственное развитие, скорее всего, будет иметь вполне предсказуемые тренды независимо от проводимой властями региональной политики.

1. – Сохранится гипертрофированная роль Москвы и концентрация в ней финансовых и человеческих ресурсов. Московская агломерация будет быстро развиваться и расширяться, охватывая прилегающие районы соседних областей. Однако искусственные инновационные проекты (Сколково) не изменят экономического профиля прилегающих к столице территорий, в них будет и дальше развиваться сервис, логистика, рекреация и промышленность, ориентированная на огромный столичный рынок. Развитие С-Петербурга будет сильно зависеть от федеральной подпитки финансовыми ресурсами и институциональными мерами (переводом штаб-квартир крупных компаний – налогоплательшиков в северную столицу), но этих мер недостаточно для устойчивого роста, городу мешают общие для страны институциональные барьеры. Тем не менее северная столицуа становится все более постиндустриальным городом по структуре экономики, поэтому попытки вновь превратить ее в индустриальный центр автопрома неизбежно столкнутся с проблемой нехватки квалифицированной и относительно недорогой рабочей силы и необходимостью ее завоза из других регионов России или стран СНГ, специальной подготовки. Вряд ли сборочные автопроизводства смогут существенно повысить доходы городского бюджета, их вклад в развитие города будет невелик.
2. Ведущие регионы ТЭК сохранят позиции в группе лидеров при сохранении объемов добычи (до 2020 года эта проблема остро не стоит). Но в них будет стареть население, снижаться естественный прирост и будет расти миграционный отток молодежи, поскольку в регионах ТЭК создается мало новых качественных рабочих мест (экономика, основанная на добыче ресурсов, нетрудоемка). Уехавшие уже замещаются миграционным притоком низкоквалифицированной рабочей силы из республик Северного Кавказа и Средней Азии, что неизбежно усилит социальную напряженность, проблемы наркомании и повысит нагрузку на систему социальной защиты населения.
3. Немалая часть регионов из группы лидеров второго эшелона могут скатиться вниз – в “срединную” группу. Для ведущих металлургических регионов это следствие снижения глобальной конкурентоспособности из-за старения советских промышленных активов, роста издержек по причине удорожания топлива и сырья. “Вниз” уже начали двигаться и некоторые развитые полифункциональные промышленные регионы, прежде всего Самарская область (снижение конкурентспособности автопрома)  и Пермский край (истощение минеральных ресурсов и отсутствие новых крупных инвестиций).
4. При условии относительной политической стабильности на Кавказе продолжится более быстрый рост крупных русских регионов юга благодаря устойчивым преимуществам – более развитой инфраструктуре, наличию морских портов, ресурсному преимуществу в виде лучших почвенных и агроклиматических условий. Проведение Олимпиады, скорее, помешает устойчивому росту юга из-за чрезмерной концентрации инвестиций в одной точке и неизбежных проблем убыточности спортивных и прочих объектов после завершения этого путинского проекта.
5. Будет усиливаться депопуляция Нечерноземья и других периферийных территорий Европейской России за счет высокой естественной убыли; продолжится концентрация населения в региональных центрах и других более крупных городах, но прежде всего – в агломерациях федеральных городов. Проблему деградирующей периферии решить не удастся из-за низкой мобильности населения и барьеров на рынках жилья в городах.
6. Сохранится многочисленная группа “срединных” по уровню развития регионов, с небольшой ротацией вверх (несколько регионов с выгодным приморским положением и южные индустриально-аграрные) или вниз (полудепрессивные регионы машиностроительной и текстильной специализации).
7. Несмотря на амбициозные федеральные программы, продолжится не только сжатие обитаемого пространства (что хорошо для экономики), но и деградация всей системы расселения Дальнего Востока и Забайкалья (что плохо), за исключением крупнейших региональных центров – Владивостока, Хабаровска и, может быть, Южно-Сахалинска и Улан-Удэ. Экономика восточных регионов будет еще более поляризованной – наряду с центрами роста (столицы регионов, ведущие портовые города и зоны добычи экспортного сырья) остальная территория будет инфраструктурно деградировать и терять население. При росте доходов федерального бюджета возможно возобновление дорогостоящих инфраструктурных проектов на востоке и Севере, но их ждет бесславный экономический конец.
8. Республики Северного Кавказа останутся “черной дырой” бюджетного финансирования, но в них будет расти трудовая миграция молодежи в другие регионы России, что при начавшемся процессе снижения рождаемости (за исключением периода ее стимулирования в 2007-2009 годах) немного смягчит проблемы безработицы. Для слабоарзвитых республик Сибири (Тыва, Алтай) этот клапан так и не неачнет работать из-за удаленности и более сильных культурных барьеров. Чечня по-прежнему останется фаворитом финансирования из федерального бюджета, но к ней, в зависимости от политической ситуации, могут добавиться Ингушетия и Дагестан.

Худший сценарий – стагнация и социально-экономическая деградация – не только усиливает описанные выше тенденции деградации периферии, но и резко сокращает число перспективных зон роста из-за ухудшения институциональных условий и снижения инвестиций. Это вполне возможно при дегадации политического режима. Коротко можно сформулировать наиболее опасные тренды пространственного развития на перспективу.

1. Быстрое ухудшение качества жизни в Московской столичной агломерации из-за инфраструктурных и экологических проблем при соохраняющемся росте численности населения. Деградация социальной среды может стимулировать эмиграцию наиболее конкурентоспособного населения (молодежи, лиц с высоким уровнем образования и более высокими доходами).
2. В ближайшее десятилетие не следует ожидать ускоренного сжатия обитаемого пространства в периферийных территориях, перспектива их обезлюдения более долгосточная – к 2030-2050 гг. Более вероятна другая адаптационная стратегия населения периферийных территорий разного вида (постаревшего Нечерноземья, восточных и северных районов), которая уже сформировалась и будет усиливаться. Это сокращение легальной занятости, обеспечивающей трудовые гарантии и защиту, и рост самозанятости населения с использованием традиционных источников дохода – земельных ресурсов (ЛПХ), даров леса (сбор грибов и ягод), лесных ресурсов (нелегальные лесозаготовки в таежной зоне), рыбы (нелегальное рыболовство на Дальнем Востоке, на реках Сибири и в Астраханской области). Архаичный сдвиг в структуре занятости не только способствует деградации человеческого капитала, но приводит к росту неэффективных бюджетных расходов на поддержание социальной инфраструктуры в экономически полумертвых территориях и на социальную защиту их населения (пособия по безработице, социальные выплаты и др.)
3. Рост напряженности, этнических противоречий и клановости в республиках Северного Кавказа, что будет стимулировать миграционный отток образованных и более модернизированных городских жителей в другие регионы. Утрата “агентов модернизации” будет воспроизводить и усиливать традиционализм и конфликты. Одновременно в федеральные города усилится поток низкоквалифицированной рабочей силы, выталкиваемой из своих регионов конфликтами и отсутствием работы.
4. Резкое замедление экономического развития крупных городов-региональных центров из-за дефицита инвестиций и ухудшения институциональных условий. Это приведет к еще большей концентрации качественного человеческого капитала в федеральных городах. Еще важнее, что это ограничит возможности транслировать в регионы импульсы всех форм и видов модернизации – потребительской, поведенческой, ценностной. В России крупные города являются важнейшими “трансляторами” инноваций, обеспечивая их продвижение вниз по иерархической системе городов своего региона и в пригороды.

Этого перечня проблем вполне достаточно, чтобы прогнозировать существенное снижение человеческого капитала в России, без чего страна не сможет нормально развиваться.

Оптимистический сценарий устойчивого инвестиционного роста возможен только при значительном улучшении институтов (защиты прав собственности, снижения коррупции и др.)  и роста открытости экономики страны. Даже плохая инфраструктура является менее жестким барьером, так как она может развиваться по мере экономического роста, это показал пример Сахалинской области.

В оптимистическом сценарии также присутствует пространственная поляризация развития. Экономический рост не бывает территориально равномерным, для инвесторов наиболее привлекательны регионы с конкурентными преимуществами, что позволяет ускорить и увеличить отдачу от инвестиций. Вряд ли в течение одного десятилетия пространственная конфигурация этих конкурентных преимуществ (факторов развития) существенно изменится, в России они особенно инерционны. Следовательно, точками роста будут в основном те же территории, что и в инерционном сценарии (см. выше). Однако при снижении институциональных барьеров скорость и качество их развития повысятся. Кроме того, вырастет и число динамично развивающихся территорий за счет позитивного изменения баланса факторов и барьеров развития. В целом региональное неравенство, особенно в начальной фазе инвестиционного роста, будет усиливаться, так как регионы с низкими конкурентными преимуществами будут отставать. Но масштабы роста неравенства будут не такими сильными, как в 1990-е и начале 2000-х годов. Кроме тог, инвестиции в “сильных” обеспечивают ускоренное развитие всей страны и рост ее финансовых ресурсов. Проблемы отстающих регионов могут решаться не только с помощью региональной стимулирующей политики (она далеко не всегда успешна даже в развитых странах), а в первую очередь с помощью перераспределительной социальной политики (социальной защиты) и политики, нацеленной на рост человеческого капитала. Для такой политики есть главное правило – помогать нужно людям, а не регионам.

Чтобы не повторяться, в оптимистическом прогнозе пространственного развития можно выделить основные отличия от инерционного сценария.

1. Расширение географии реализуемых ресурсных преимуществ. Поскольку ресурсные преимущества России остаются наиболее значимыми, реализация оптимистическог сценария ускорит развитие нефтегазодобывающих и транзитных регинов Европейского Севера (Мурманская область, Ненецкий АО и республика Коми), Сибири (ЯНАО, Красноярский край) и Дальнего Востока (Якутия, Сахалинская область) благодаря проектам совместной добычи топлива с использовованием западных технологий.
2. Максимальное использование ресурсного преимущества плодородных и обширных земельных ресурсов. Быстрое развитие агросектора и пищевой переработки регионов Европейского юга (в первую очередь), а также более удаленных от путей экспорта регионов Поволжья и юга Западной Сибири. Стимулирование и поддержка государства с целью укрепления позиций российских производителей на мировом продовольственном рынке.
3. Быстрое расширение экономической зоны Московской столичной агломерации. Этот процесс идет достаточно активно, но пока охватывает только приграничные районы соседних областей вдоль крупных магистралей и центры отдельных регионов с более благоприятным инвестиционным климатом (Калуга). При снижении барьеров все области вокруг Москвы получат дополнительный приток инвестиций с целью создания товаров и услуг для огромного рынка столичной агломерации. Вторая составляющая этого процесса – дорожное строительство для сокащения экономического расстяния, ее должно реализовать государство в партнерстве с бизнесом.
4. Ускорение развития крупных городов-центров регионов. Растущий потребительский спрос будет стимулировать рост российских и зарубежных инвестиций в сектор услуг и пищевую промышленность  крупных городов – региональных центров и их пригородных зон, поскольку этот спрос еще не насыщен. Первыми будут притягивать инвестиционные ресурсы города-миллионники и близкие к ним по численности, конкурируюя за инвесторов. Это, во-первых, снизит гипертрофию Московской столичной агломерации и,во-вторых, конкурентное развитие городов-центров ускорит процесс модернизации муниципальных институтов.
5. Реализация преимуществ соседства с развитыми странами. В регионах, граничащих со странами Евросоюза (Карелия и другие регионы Северо-Запада), снижение барьерной функции границы и улучшение инвестиционного климата будут способстввовать питоку инвестиций в отрасли переработки лесного сырья и отрасли, поставляющие продукцию на рынок агломерации Санкт-Петербурга, а также некоторые трудоемкие отрасли обрабатывающей промышленности. Это типичный тренд развития для приграничных регионов стран ЦВЕ, который не реализован в России из-за институциональных барьеров.
6. Расширение географии реализуемых премуществ приморского транзитного положения. Сформируются зоны роста. В отличие от западных и южных приморских регионов, приморские зоны более заселенных регионов Дальнего Востока (Приморский и Хабаровский края, Сахалин) пока не используют своих преимуществ из-за сильных институциональных барьеров и менее развитой инфраструктуры. Снижение институциональных барьеров “бандитского капитализма” позволит привлечь необходимые инвестици в инфраструктуру, что при координации с рациональными инфрастуктурными проектами государства создаст необходимые условия для развития бизнеса. Приток китайских инвестиций и контролируемое привлечение рабочей силы также будет содействовать росту экономики Дальнего Востока, особенно его крупных городов.
7. Формирование центров инновационного развития за пределами Московской агломерации. Эту функцию могут выполнять несколько крупных городов страны (Томск, Новосибирск и др.) с сохранившимся научным потенциалом в разных областях науки. При улучшении инвестиционного климата они смогут получить венчурное финансирование, в том числе иностранное. Формирование спроса на инновации внутри страны остается более долгосрочной задачей. В таких городах будут развиваться учебно-научные комплексы (качественный университет + современные исследовательские структуры) с эффективной системой стимулирования научной деятельности. К сожалениею, преимущество более качественного человеческого капитала недостаточно выражено в большинстве крупных городов России, поэтому таких инновационных центров будет немного.
8. Повышение эффективности региональной политики в периферийных территориях. И при оптимистическом сценарии в России сохранятся обширные периферийные пространства, но государство будет стимулировать мобильность населения, облегчая миграцию (в первую очередь молодежи). Кроме того, будут развиваться более эффективные – мобильные и адресные – формы социальных услуг и помощи уязвимым группам населения периферийных территорий.

Поверить в этот сценарий очень трудно, хотя он реализован во многих развитых странах.