Россия 2020 — Сценарии развития страны. Проект Московского Центра Карнеги

автор: Игорь Зевелев

Распад Советского Союза не решил для русских “национальный вопрос” — напротив, он его создал. Впервые на протяжении многовековой истории миллионы людей, считающих себя русскими, оказались разделенными политическими границами и живут на территории нескольких соседних государств. Начиная  1992 года, российская политика в отношении «соотечественников» за рубежом формировалась в значительной степени как осторожный умеренный ответ на этот вызов. Россия не поддержала ирредентистские настроения в Крыму, Северном Казахстане и других местах компактного проживания русских. Первая попытка защиты своих граждан и «соотечественников» за рубежом с помощью военной силы была предпринята в августе 2008 года в Южной Осетии и Абхазии, где только около двух процентов населения — этнические русские. Означает ли это, что этнический фактор не играет существенной роли в представлениях и политике России в отношении постсоветского пространства? Может ли ситуация измениться в будущем, к 2020 году?

Отношение к тому, что около четверти русских живет за пределами РФ, из них более половины – в сопредельных государствах, потенциально может стать важнейшим фактором развития российской государственной идентичности и системы международных отношений в Евразии к 2020 году. Однако до сих пор это остается лишь предположением или, скорее, одним из возможных сценариев развития событий.

К настоящему времени в России сложилось два основных подхода к «русскому вопросу». Во-первых, это радикальный националистический дискурс о «разделенном народе», который, однако, пока не оказывает существенного влияния на конкретную политику. Во-вторых, это умеренные концепции «диаспор» и «русского мира», а также вялая политика по отношению к «соотечественникам», проводимая государством. Если попытаться поставить два этих подхода в широкий контекст истории формирования российской идентичности в течение последних двухсот лет, то, с некоторой долей упрощения, можно утверждать, что они отражают традиционное для страны  сосуществование двух начал: этнонационального и наднационального. Такая ситуация сохранится и к 2020 году. Вопрос в том, какие формы будут принимать эти начала, каково будет их соотношение, и в чем будут состоять последствия такой конфигурации национальной идентичности для международной безопасности.

После распада Советского Союза, объективные факторы, казалось, создали благоприятные условия для укрепления этнического сознания русских и их ведущей роли в формировании новой национальной идентичности России. Составляя около 80% населения в начале XXI века (против 43% в Российской империи конца ХIХ века и 50% в Советском Союзе), русские впервые за последние два века оказались безусловно доминирующей этнической группой в своей стране. К 2020 году доля русских уменьшится в силу более быстрого естественного прироста среди других этнических групп и миграции. Такая динамика может усилить русский этнический национализм, вызывая межэтническую напряженность

Интеллектуально, русский этнонационализм получил мощный импульс благодаря публицистике Александра Солженицына, который стал первым крупным мыслителем, бросившим вызов наднациональной традиции в ее имперской форме. Глубочайший экономический кризис 90-х, а также трудности, с которыми столкнулись русские в соседних национализирующихся государствах, создали предпосылки для политической мобилизации вокруг этого вопроса.

Среди факторов, расширяющих массовую базу русского этнического национализма, особое место занимает миграция в большие российские города. С формально-правовой точки зрения, миграция из Центральной Азии и Южного Кавказа с одной стороны и внутренние перемещения с российского Северного Кавказа – принципиально разные явления. Однако в массовом сознании они объединяются в единый феномен – «наплыв» нерусских, занимающих социально заметные ниши в мелкой торговле, услугах, «сером» и нелегальном бизнесе и связанном с ними преступностью. Такое восприятие влечет за собой рост ксенофобии и активизацию экстремистских группировок.

Однако к 2010 году русский этнонационализм не стал серьезной силой внутри России и не оказывает сколько-нибудь значительного влияния на политику в отношении соседних государств. Наднациональные аспекты российской идентичности в различных формах (имперских, советских, цивилизационных, универсалистских) продолжают играть значительную роль. Почему? Может ли ситуация измениться к 2020 году? Как повлияет возможная демократизация на развитие русского этнического национализма? Каковы в этом случае могут быть международные последствия?

Место соотечественников в политике России в СНГ

Понятия «соотечественники» и «русский мир» формируются в рамках двух разных, хотя и пересекающихся, дискурсов. Концепция соотечественников с 1994 г. развивается преимущественно в форме выработки конкретной российской политики и находит свое отражение в законах, государственных программах и внешнеполитических действиях. Понятие «русского мира», хотя и имеет свою историю, было введено в поле активного общественного российского дискурса только в 2007 г. в связи с созданием одноименного фонда. Эта концепция – гораздо более широкая, с мощными философско-мировоззренческими коннотациями. Она в большей мере связана с общественной, а не только государственной, деятельностью. Концепция соотечественников опирается на юридические нормы, в то время как понятие «русского мира» лежит преимущественно в области самосознания. Два понятия пересекаются в точке свободного выбора тех, кто тем или иным образом осознает свою связь с Россией.

Проблематика российских соотечественников претерпела существенную эволюцию за исторически короткий период времени после распада Советского Союза. В 1992 году тема соотечественников играла лишь маргинальную роль в общественной мысли и политике России. Постепенно, в 1993-1994 годах, она заняла важное место в дискурсе о российской нации и во внутри- и внешнеполитической риторике. 1995-2000 годы стали периодом проб и ошибок в формировании реальной политики в этой области. В 2000-2010 годах место и роль соотечественников в «официальном» дискурсе и российской политике окончательно определились, и видимо, на долгие годы. Ситуация изменится только в связи с трансформацией политической системы во втором десятилетии XXI века.

Соотечественники могут превратиться в инструмент «мягкой силы» и влияния России, укрепления транснационального «русского мира», под которым понимается совокупность «многонационального народа России» и соотечественников за рубежом. Формулирование этого вопроса в терминах политической нации и мягкого влияния может принести России серьезные выгоды во второй декаде XXI века. Осознание проблематики соотечественников в категориях этничности и силовых инструментов внешней политики, а такой сценарий не исключен, может привести к серьезным катаклизмам на всем постсоветском пространстве.

Многие диаспоры в современном мире действуют в интересах своей исторической родины: еврейская, армянская, греческая, китайская, прибалтийские, центральноевропейские. Собственно, именно это и делает отдельных граждан зарубежных стран членами диаспоры, понимаемой в политических категориях. У России в XXI веке есть возможности способствовать формированию российской диаспоры из русских и представителей иных этнических групп, осознающих определенную связь с Российской Федерацией. Некоторые шаги в этом направлении, в форме дискурса и законов, были сделаны в течении первых двух десятилетий после распада Советского Союза. Однако до сих пор они не были подкреплены последовательной политикой, и результаты пока весьма скромные.

Для того чтобы сформировалась активная диаспора во второй декаде XXI века, Россия должна продемонстрировать свою заинтересованность в этом и готовность сделать что-то реальное для ее членов. Настоящим прорывом в этом отношении может стать законодательство, позволяющее конвертировать статус соотечественника в российское гражданство. В настоящее время закон и программы для соотечественников практически никак не связаны с законом о гражданстве и политикой в области миграции. Статус соотечественника должен создавать условия для потенциального переселения в Россию, иначе для многих граждан на постсоветском пространстве он не имеет смысла. Такое изменение в законодательстве в ближайшие годы позволило бы достичь тех целей, которые ставились перед неудавшейся стратегией двойного гражданства. Во-первых, это помогло бы тем, кто остается жить в соседних государствах, осознать свою особую связь с Россией и наличие «запасного варианта» на случай ухудшения положения. Во-вторых, для другой части соотечественников, это послужило бы инструментом облегченного переселения, и привлекло бы в Россию квалифицированную русскоязычную рабочую силу, что могло бы компенсировать снижение численности населения во второй декаде XXI века.

Правоохранительные органы РФ пока успешно блокировали любые попытки либерализации Закона о гражданстве. Внутренняя, во многом межведомственная, борьба вокруг этого вопроса продолжится и во второй декаде XXI века.

Роль соотечественников и «русского мира» в формировании российской идентичности и цивилизационного пространства

Наднациональной проект в любой его форме, будь то империя, Советский Союз, славянско-православная цивилизация или «всечеловек» Достоевского, — всегда продукт элиты. Идея нации, как этнической, так и гражданской, более демократична. По мере демократизации российского общества, если она произойдет во второй декаде XXI века, соотношение между двумя началами может измениться в пользу национального. Это было бы вполне в русле общемировых тенденций. Идея «разделенной нации» в этом случае может встать в центр внешней политики с катастрофическими последствиями для стабильности в регионе.

Интеллектуальный вызов, брошенный Солженицыным наднациональной традиции в ее имперской и советской формах, в начале XXI века оставался без ответа. Однако с 2008 года российская власть, впервые после распада СССР, заговорила в терминах большого наднационального проекта.  Мировоззренческие основы внешней политики все чаще стали формулироваться в категориях цивилизационной принадлежности страны. Продолжая традицию ХIХ – начала ХХ века, Россия пришла к этому не через осмысление «разделенности» русских и их взаимодействия с соседними народами, а в результате обострившихся отношений с Западом. Неудача попыток стать самостоятельной частью Большого Запада и осознание того обстоятельства, что за этим может стоять нечто большее, чем сиюминутный расклад на международной арене, вновь заставили Россию задуматься о своем месте в мире. Кроме того, претензии на статус Великой державы вынудили российское руководство попытаться сформулировать цели внешней политики в терминах, выходящих за рамки национальных интересов.

Идеологически, концепция цивилизации оказалась российской власти вполне близкой. В ХIХ веке об особой русской цивилизации обычно говорили  консерваторы, прежде всего Данилевский и Леонтьев. В современную эпоху в этих категориях мыслил недавно скончавшийся американский консерватор Сэмюэл Хантингтон.

К настоящему моменту российскими властями сформулированы два возможных подхода к цивилизационной принадлежности России. Один был впервые озвучен президентом Медведевым в речи в Берлине в июне 2008  года: «В результате окончания «холодной войны» возникли условия для налаживания подлинно равноправного сотрудничества между Россией, Евросоюзом и Северной Америкой как тремя ветвями европейской цивилизации». Министр иностранных дел Сергей Лавров, повторяя тезис о трех ветвях, одновременно говорит о том, что принятие западных ценностей – лишь один из подходов. Россия же, по его словам, намерена продвигать другой подход, который «заключается в том, что конкуренция становится подлинно глобальной, приобретая цивилизационное измерение, то есть предметом конкуренции становятся ценностные ориентиры и модели развития». Летом 2009 года Лавров, обращаясь к латвийской русскоязычной газете,  уже использовал понятие «большая российская цивилизация».

Возникает впечатление, что российские власти на самом деле большого противоречия между двумя подходами не видят. Они для нее не взаимоисключающие, а взаимодополняющие. Один подход может быть обращен к Западу, другой – к соседним государствам, соотечественникам и Русскому миру. Концепция России как отдельной большой цивилизации, с одной стороны, позволяет легко парировать критику недемократичности государственного устройства современной России. С другой стороны, она дает возможность вполне современно, в духе ХХI века, интерпретировать «русский вопрос»: российская цивилизация – это наше государство вместе с Русским миром, который включает всех, кто тяготеет к полю русской культуры. В этом контексте тезис о разделенном народе звучит архаично. Выбор между двумя подходами к цивилизационной принадлежности России во второй декаде XXI века будет, в конечном итоге, определяться прагматическими соображениями, в центре которых, скорее всего, будут стоять взаимоотношения с Западом, а не с непосредственными соседями.

Для того чтобы Россия была способна «воздействовать на окружающий мир с помощью своей цивилизационной, гуманитарно-культурной, внешнеполитической и иной привлекательности», к чему призывает Сергей Лавров, необходимо было бы задействовать универсалистскую, гуманитарную традицию российского интеллектуального наследия. Не предлагая миру общечеловеческие ценности, нельзя надеяться на то, что Россия может научиться использовать «мягкую силу» в международных отношениях в XXI веке.

Однако исторический опыт свидетельствует, что и в случае использования универсалистского начала в проецировании своего образа на международную арену Россия может столкнуться с нежелательной реакцией. Действительно, на протяжении трех последних столетий, русская «высокая» культура формировалась в рамках империи, и ее ключевой характерной особенностью была, по выражению Достоевского, “вселенскость”. С одной стороны, это помогло ей получить всемирное признание. Далекая от “провинциальности” или “узости”, она легко впитывала в себя достижения других, в первую очередь европейских, культур и подарила человечеству множество шедевров. С другой стороны, попытки культурного и прочего включения всех и вся в безграничную, “вселенскую” Россию постоянно вступали в противоречие с устремлениями соседних народов, которые в большинстве своем не желали становиться материалом “вселенского” проекта, потому что видели в этом фактическую русификацию и угрозу своему существованию. Исторически и культурно обусловленные мессианские традиции  явно не соответствуют той новой геополитической, экономической и демографической ситуации, в которой находится сегодня Россия.

Стратегия модернизации, ставшая основой политической идентичности Дмитрия Медведева, имеет неплохие шансы остаться тем стержнем, вокруг которого будет формироваться дискурс о будущем страны во второй декаде XXI века. В этом случае риторика о российской цивилизации отойдет на второй план, уступив место гораздо более практическим задачам.